нее и не вылез, у которого случилась такая же трагедия… Вылезай! Вылезай, пока не потерялся в пестроте своего выдуманного мира.

«Но мне страшно. Страшно… Оливия… Как избавиться от раковины? Забывает ли рыба, как плавать? Забыл ли я, как петь?»

– Я считаю, сама судьба свела нас в этот вечер. – Она улыбнулась. – Только один человек имеет доступ к моим воспоминаниям о маме… Это отец. Никто из близких друзей не посвящен в эту историю. – Она говорила, Том писал. – Мы все равно чувствуем по-разному, каждый свою утрату. Так или иначе, делиться подобным проще с тобой. Я будто смотрю в свое отражение. В самое детство. – Том протянул листок, а она продолжала говорить. – И могу спросить себя, довольна ли я тем, что получилось? Нет.

«Оливия, черт возьми, что у тебя случилось?»

– Моя мама работала «ночной бабочкой» до тех пор, пока не заболела ВИЧ. Она никогда не старалась скрыть это, но и не афишировала. Все ненавидели ее и называли грязной проституткой, говорили, что она получила по заслугам…

Оливия на мгновение прикрыла рот рукой, но продолжила читать.

– Вот только вирус она подхватила в больнице. Ей всегда было важно, что именно я о ней думаю…

Оливия остановилась, убрала прядь с лица и повторила, не подглядывая в листок.

– Поддерживаю… Она самая лучшая мама на Земле…

Оливия встала с диванчика, заставляя Тома тоже подняться. Она обняла его крепко, до хруста в позвоночнике. Он чувствовал силу и горячие слезы у себя на шее. И в итоге сам не сдержался. Том не позволял себе плакать на людях, только дома. А этот короткий разговор со странной, притягательной девушкой, когда внизу под светомузыку танцевали сотни людей, вывел его из равновесия. Он и подумать не мог, к чему приведет его прогулка до клуба. Незнакомый парень в переулке, скука и Оливия превратились в мазь для кровоточащих ран. Они начали рубцеваться, затягиваться. Конечно, они не исчезнут, таков удел самой большой потери в мире, но все же… Все же стало легче. Том словно отпустил ее – боль, но Ванесса останется с ним навсегда, каждое воспоминание о ее улыбке, смехе, нравоучениях и мудростях. Перед глазами всегда будет цвести ее небольшой сад, лилии и она сама. Это судьба прекрасных людей: оставаться в сердцах и памяти. И пусть ей в спину кричали оскорбления, самый важный человек гордился своей мамой и будет помнить важные слова.

«Ты уникальный. Не забывай об этом…

И я не забуду, мам».

Оливия отстранилась от него и улыбнулась.

– Две плаксы развели тут истерику, какое счастье, что никто не видит, а?! – она рассмеялась, пытаясь рассеять остатки боли. – Том, как думаешь, твоя мама хотела бы этого? Чтобы ты замолчал? Перестал петь, скорбя о ней? Я знаю тебя от силы час и могу с уверенностью сказать, нет, она этого не хотела бы. Давай просто успокоимся, и ты начнешь, тихо, хоть для самого себя… Все пойдет по накатанной, верь мне, старой женщине. – Она усмехнулась и перекинула волосы через плечо.

На бумажке было написано: «Что ты предлагаешь, Оливия?!».

– ПОЙ, просто ПОЙ, Том!

И он открыл рот и сделал то, о чем его просили. Лучшее в его жизни…

– Что этот мир значит без тебя? – От голоса Тома Оливия открыла рот от неожиданности и поспешила прикрыть его рукой. – Я теперь один и буду одинок всегда[98]. – Он спел всего лишь две строчки, а казалось, отыграл целый концерт.

Мир встал с головы на ноги, все вернулось на круги своя.

– Еще, а ну-ка, давай еще! – Оливия начала колотить по столу. – Боже праведный, спаси и сохрани от инфаркта мое слабое, тронутое лишь сигаретами, алкоголем и переживаниями за двух придурков сердце, а мою голову – от инсульта. Если ты не станешь звездой, я брошу психиатрию и пойду работать таксистом! – Она схватила его за плечо. – Том, черт тебя дери, ты должен петь! Нет, так дело не пойдет, не пойдет!

– И чего тебе надо? Делай, что хочешь![99] – Том пропел это так просто и великолепно, что Оливия схватилась за сердце.

– Сучка Ширли решила, что может потеснить меня. Видите ли, я не должна быть единственной женщиной с натуральной грудью на сцене. Да, играть умею я только на флейте и то не шибко, но стерва поет хорошо. – Она говорила быстро, параллельно печатая в телефоне. – А ты не представляешь, что с ней произошло! Кто-то подсыпал ей в мартини слабительное, и кабинка в женском туалете уже никогда не освободится! – Оливия подняла голову на Тома и хищно улыбнулась.

«К чему она клонит?!»

– В итоге бедный Джеффри остался без пары на дуэт! Прости, Джеффри! Но я нашла тебе замену, я нашла кое-кого лучше для тебя! – Она встала с места. – Том поднимайся, мне еще надо привести тебя в порядок. – И тут до него дошло. Он начал резко мотать головой и сжался в кресле. – Ой, какая знакомая реакция. Нет, дорогуша, пошли причесываться. Первая песня, которую ты спел… Джеффри готовил ее для выступления. Он через два номера якобы должен петь. Ты же хотел живых голосов? Будешь одним из них, и точка.

«Ну почему мне попадаются только больные на голову люди?»

Том пытался уговорить Оливию, пел молитвы и вопрошал Бога о злом роке, но это не подействовало. Лукас только начал хлопать и подбадривать его, когда Тома потащили за кулисы. А там он попал в капкан из десяти опытных стилистов. С него содрали футболку, надели рубашку, расстегнули до половины, уложили волосы, подвели глаза, припудрили, всучили красные кеды. Тому образ понравился, и выступал он сотни раз, толпа его не страшила, но вот открыться ей после такого долгого обета молчания – да. Единственная причина, по которой Том не сопротивлялся всерьез… Было понимание, «почему» Оливия так поступает. Она поддела его пластырь, лучшего момента содрать и выбросить, как старые воспоминания, не представится возможности. Том откроется здесь и сейчас.

– Чувак, спасибо! Ширли что-то приболела. Возьмешь на себя ее партию? Знаешь группу The Nowhere’s road и песню “World without you”? – Джеффри оказался милым парнем непримечательной внешности. Ему, по всей видимости, было плевать, с кем петь. Том обомлел и еле кивнул на его просьбу, сводя все обсуждения и вопросы к нулю. Он знал эту группу и песню. Джеффри ответ устроил, и он пошел попить воды. До выступления оставалось не больше десяти секунд.

«Мам, надеюсь, ты слушаешь…»

Занавес открылся. У Тома не нашлось времени, чтобы раздумывать, как петь, сможет ли